ВЦИОМ не виноват: откуда появляются 84 процента поддерживающих

86% россиян поддерживают, 54% россиян полностью одобряют, 49% россиян просто счастливы. Atas.info выяснял, что в реальности стоит за данными "социологических опросов", которые обычно приводят на федеральных телеканалах. Социолог Наталья Букаринова рассказала, как правильно читать данные соцопросов и стоит ли делать далеко идущие выводы, основываясь на цифрах, полученных в результате социологических исследований. Спойлер: не всё так однозначно. - В последние годы у нас происходит своеобразный бум социологических исследований. Не проходит недели, чтобы федеральные телеканалы не сообщили результаты очередного соцопроса. С чем этот бум связан? - Это говорит о развитии институтов демократии в стране. Политикам или бизнесменам необходимо обосновывать свои решения перед избирателями или подчинёнными: мол, "это не я решил, это запрос общества". И, конечно, такой "бум" - это свидетельство нормального развития науки. Отмечу, что опросы популярны не только у нас – в США мода на соцопросы прошла ещё в 50-е годы. Сейчас изучение потребностей и мнений людей перемещается в интернет: изучение big data – данных, которые мы сами оставляем вольно или невольно в интернете – очень популярное направление в социологии. - Но big data, которые используются соцсетями и поисковиками, по сути ведь загоняют и пользователя, и сами себя в ловушку. Они лишь на первом этапе отслеживают поведение пользователя, а затем – предлагают ему некий стандарт поведения, который, как предполагается, для него характерен. - Big data – это та история, которая подтверждает тезис "После этого – не значит вследствие этого". Например, есть данные, что во время Олимпиады падал трафик порносайтов. Но ведь это не означает, что конкретный человек сверялся с программой трансляции биатлона и говорил: "О, у меня завтра трансляция! Прости, виртуальная любимая, завтра не увидимся". Big data не спускается на микро-уровень, она показывает глобальные процессы. На микро и мезо-уровнях нужны другие инструменты. В частности, опросы. Технология опросов стала дешёвой и доступной небольшим компаниям. И, как и всегда, всё, что становится массовым, теряет в качестве. У нас часто смешиваются в кучу опросы, экзит-поллы, фокус-группы. Данные опроса Вконтакте называются "социологическим исследованием". По сути, часто происходит подмена понятий "исследование" и "опрос". Опрос – это обычный метод, который используется не только в социологии. В основе же исследования лежит вопрос, чёткая методология. По результатам исследования всегда показываются выводы – не просто оторванные от исследования цифры опросов, но и обоснования, аналитика. - Но ведь ВЦИОМ, "Левада", ФОМ – это профессиональные организации с именем. При этом, именно они шокируют нас чаще всего цифрами. Насколько их исследованиям можно доверять в свете того, что ты сказала? - ВЦИОМ, "Левада" и ФОМ стараются избегать каких-то явных ошибок, что бы о них не говорили. Очевидной манипуляции в опросах уже давно нет. То есть в опросных листах, например, ВЦИОМа нет вариантов ответа: "Владимир Владимирович – это а) хороший президент, б) отличный президент, в) лучший президент?" Как обыватель, я, возможно, кинулась бы утверждать, что все опросы проплачены, заказаны и так далее, – если бы не была сама на этой кухне, и не понимала всех её тонкостей. Соцопросы – довольно дорогая штука. Если ты хочешь обмануть людей с помощью цифр – просто нарисуй эти цифры, не надо тратить миллионы на проведение исследований. Это бессмысленно, ведь ошибки бросятся в глаза, профессиональное сообщество их отметит, а в интернете появится критика, которая повлияет на твою репутацию. С чем связан "шок" при публикации данных исследований? С тем, что опросы всё чаще фиксируют кашу в голове у электората. - Если говорить о чисто технических моментах, расскажи, как строятся опросы? Вопрос ведь не звучит "в лоб": "Вы за цензуру или против?" Респондента подводят к ответу постепенно? - Есть такое понятие – "дизайн анкеты". В него входит расположение вопросов – так, чтобы респондент не уставал, чтобы не наводить респондента на некий ответ специально, и чтобы раскрыть проблему, которую ты изучаешь. По сути, конечно, респондента можно подвести к "правильному ответу" не только наводящими вопросами, но и наличием вариантов ответа: допустим, на вопрос есть два положительных ответа и шесть отрицательных – естественно, что процентное распределение ответов будет неравным. Причем, это может быть незаведомо понятно… - Кому? - Исследователю. Он изучает процесс целиком, и для него представленные варианты ответа кажутся объективными. Почему могут возникать такие ошибки? Во-первых, потому что дизайн анкеты составляется слишком быстро: внезапно возникает срок дедлайна, "вчера", например. Во-вторых, сбой может произойти на этапе понимания респондентом вопроса. Люди теряются, понимают вопрос по-своему или не понимают его вовсе. Простой пример: на вопрос "пользовались ли вы наложенным платежом на почте?" респондент отвечает утвердительно, а через пару вопросов заявляет: "Ну, я уже ведь говорил, что налоги через Почту оплачиваю". То есть интервьюер должен был в этом случае изначально уточнить, правильно ли респондент понимает, что такое "наложенный платёж". Наши операторы иногда с ума сходят, пытаясь понять логику респондента, когда он отвечает, что не пользуется интернетом и вообще "давно за компом не сидел", но при этом утверждает, что постоянно сидит в "Одноклассниках" или "Вконтакте" с телефона. Очень часто действительно нужно прибегать к уточняющим, пусть и довольно странным, вопросам: "Вы понимаете, что это стул, а это стол, и чем они отличаются?" Это не значит, что респондент глуп, это значит, что к составлению опросного листа надо подходить профессионально. - То есть то, что мы принимаем за манипуляции в опросах, это просто ошибки интервьюеров? - Манипуляции, конечно, могут быть. Но это уже вопрос к репутации организации. Тот же ВЦИОМ "грешил" именно на политических исследованиях. Я общалась с сотрудниками этой организации – понятно, что они не расскажут обо всех особенностях своей работы, но они утверждают, что не получают заданий "сверху" доказать такой-то и такой-то тезисы. Иногда в профессиональных рабочих обсуждениях социологов всплывают такие темы, что в результате исследования получается некий крен – и коллеги вместе устанавливают ошибки в дизайне анкеты, указывая на то, что какой-то из совершенно невинных вопросов наводит на определённый ответ, например. На результаты опроса может влиять, на самом деле, огромное количество факторов, вплоть до того, в какое время года или даже время дня вы опрос проводите. - Насколько публикация данных опросов влияет на настроения населения? То есть – определяют ли данные опроса, проведённого в сентябре, предположим, результаты опроса, который будет проведён в декабре? - Ты сейчас говоришь про "спираль молчания". Когда на политических выборах, например, проводится исследование, которое показывает, что большая часть избирателей поддерживает кандидата А, а ещё часть избирателей не определилась, во время повторного опроса может выясниться, что эти неопределившиеся поддерживают кандидата А, ведь за него, как сказали, большинство. И, более того, они могут за него в итоге проголосовать именно поэтому. Есть такой эффект – неопределившимся всегда легче следовать за мнением большинства. Нам удобно быть в тренде, удобно не сильно отличаться от нашей основной группы. Конкретный пример: есть данные, которые говорят об увеличении количества разводов и о лояльном отношении общества к разводам – почему бы не развестись? Но есть и обратная ситуация. Когда в обществе происходит некий раскол – громко сказала, конечно, - между придерживающимися традиционной точки зрения и адептами новой идеи, иногда респонденты выбирают "от противного". Например, наше обществе нетолерантно относится к гей-бракам, но респондент считает, что мы живём в демократической стране, и, даже если сам лично относится к гомосексуалистам с подозрением, он будет поддерживать гей-браки в анкете – чтобы не быть "как все". - Когда публикуют результаты опросов, в социальных сетях обычно взрывается "бомба" с перепостами ссылок на резонансные данные этих исследований. Почему люди так резко реагируют на, казалось бы, очевидные цифры? Почему для них удивительно, что полстраны – сталинисты, полстраны требует запретить интернет и так далее? Разве это не было очевидно в жизни, и только соцопрос раскрыл глаза на происходящее? - Мы действительно приходим к раздробленности общества. И это не просто стратификация, это поляризация, которая чувствуется везде: в университете, в профессиональной деятельности, при выборе партнёра в личной жизни. И к определённому возрасту мы становимся членами таких разнополярных групп. Мы ведь на бытовом уровне оцениваем состояние общества, исходя из того, кто нас окружает. Вот мы сидим сейчас с тобой в популярной омской кофейне "Skuratov", но представь, что большинство омичей вообще не знают о существовании такого заведения. "ОмГУ? Да ладно, он ещё работает?" "Социолог, политолог – да ладно, есть такие профессии?" "Греция доступна для отдыха? Да ну, у меня дачка своя есть, там картошечка, помидорки". Любое социсследование, а особенно масштабные – как у "Левады", ФОМа или ВЦИОМа, показывает именно срез общества, некие усреднённые данные. Совершенно очевидно, что у представителей "полюсов" эти данные могут вызывать удивление и даже возмущение. - Насколько, всё-таки, можно верить опросам общественного мнения, если картина общества настолько пёстрая, и любой опрос показывает "среднюю температуру по больнице"? - Во-первых, нужно понять, как был поставлен вопрос. Во-вторых, какова выборочная совокупность – сколько человек опрашивали, где опрашивали? В-третьих, как строился опрос? - А есть какие-то стандарты, сколько человек обычно принимает участие в опросе? - Зависит от вопроса. Например, я могу опросить хоть миллион человек, но если вопрос ориентирован на аудиторию, которая заказывает продукты с доставкой по телефону, то реально меня будут интересовать только ответы тех, чей доход превышает 30 тысяч рублей. Если говорить о каком-то минимальном количестве респондентов, то закон больших чисел будет работать от 400 опрошенных. Конечно, если опрос будет касаться масштаба всей страны, то 100 и даже 400 респондентов не дадут нужного результата. Надо учитывать также пол респондентов – мужчины и женщины по-разному отвечают на вопросы, - образование, возраст, доход. - У Айзека Азимова есть фантастический рассказ "Выборы" о том, что в будущем выбирать президента и правительство страны будет один человек – "среднестатистический гражданин", которого случайным образом определит супер-компьютер. И вот суть рассказа в том, насколько эта большая ответственность давит на такого "среднестатистического гражданина". Нынешние участники социологических опросов ощущают свою ответственность? - В России пока нет культуры отвечающего. Плюс в том, что люди ещё не устали и могут отвечать бесплатно и не задаются вопросом: "Почему вы на мне зарабатываете?" Люди старшего возраста, особенно в опросах, посвящённых городским проблемам или политическим темам, часто спрашивают: "Я там всё нормально вам сказал?", "А кому-то по башке надают за мои ответы? Снимут кого-то с должности?" Иногда предлагают вовлечь в опрос своих соседей и знакомых, помочь как-то интервьюерам. У молодых людей, наоборот: да, согласны принять участие в опросе, но пытаются побыстрее "отстреляться". Люди среднего возраста чаще отговариваются тем, что заняты. Кто-то воспринимает участие в опросе как возможность познакомиться с девушкой-интервьюером, например. Кто-то планирует следить за дальнейшей судьбой исследования, спрашивает, где можно ознакомиться с данными, где прочитать, где проверить, правильно ли записали его слова. - Ты упомянула о том, что в России люди пока не требуют деньги за участие в опросах. А где-то требуют? - Да. Существуют так называемые "профессиональные респонденты", которые официально зарабатывают деньги на участии в опросах. Мои коллеги, которые проводят маркетинговые исследования с фокус-группами, часто прибегают к таким способам мотивации. Я же придерживаюсь другой точки зрения: респонденту должно быть интересно самому принять участие в исследовании, он должен понимать, что его мнение, его опыт действительно важны. Но, конечно, очень мешает ощущение тленности, которое просто разлито в воздухе – и интервьюеры, и респонденты подчас не верят в то, что их совместная работа на что-то повлияет. Часто по окончании опроса спрашивают – особенно мужчины среднего возраста: "Вы верите в то, что мои слова на что-то повлияют? Правда? Ох, моё ж ты наивное золотце". Это то, чем дышит Россия. Задача опроса состоит в том, чтобы узнать, чем живет общество, какое мнение распространено. Мне очень нравится старая аллегория: вы не видите ветра, но можно подбросить пучок соломы, чтобы понять, куда ветер дует. Я при помощи опроса не изучаю ветер – я изучаю движение соломы.