Posted 11 сентября 2015,, 06:00

Published 11 сентября 2015,, 06:00

Modified 18 августа 2022,, 19:50

Updated 18 августа 2022,, 19:50

Выходное чтиво: "Быстро"

11 сентября 2015, 06:00
Atas.info представляет рассказ Виталия Сероклинова, который стал сценарием фестивального фильма

В рамках рубрики "Выходное чтиво" мы публикуем рассказ Виталия Сероклинова "Быстро", на основе которого недавно был снят фильм казанским режиссером Тимуром Садыковым. 5 сентября этого года фильм был представлен на Казанском кинофестивале, а мы вам представляем этот рассказ. Это было, кажется, начало января 1976 года, я точно не помню — мне тогда было лет шесть, даже меньше, шесть стукнуло только в марте. Я был у мамы на работе — среди огромных стеллажей, часть из которых время от времени начинала стрекотать и щёлкать тумблерами, а остальные просто перемигивались пыльными лампочками, призывая телефонистку воткнуть штекер или наоборот, вытащить его и оставить свисать с гроздями других таких же, будто сломанную гирлянду. Гирлянда тут тоже была, создавая ощущение праздника, хоть телефонисткам междугороднего коммутатора приходилось работать даже в Новый год. Новогодние каникулы не были для «междугородки» настоящими каникулами — девочки работали посменно, без выходных и праздников, потому через день или два после праздничной ночи моя мама была снова на работе, а я с ней оказался только потому, что детский сад, видневшийся за окном телеграфа, работал до шести, мамин же рабочий день заканчивался на пару часов позже. В конце дня надо было сдавать смену, и это значило, что маме будет некогда мною заниматься, потому я волок старую табуретку куда-нибудь к дальним стеллажам, садился с торца, у самых больших переключателей, чтобы мама могла увидеть меня в зеркало у двери, и начинал сеанс. Сеансами наши отсидевшие за хулиганку соседи по бараку называли рассказы о жизни, которые травили самые языкастые из них на лагерных шконках; особенно ценились те истории, где участвовали женщины — по неведомым для меня тогда причинам. Для меня же такими сеансами стали подслушанные разговоры незнакомых людей; для этого достаточно было всего лишь воткнуть штекер от переносной телефонной трубки в паз возле загоревшейся лампочки — и слушай, только не вертись, не чихай и не кашляй, чтобы по ту сторону абоненты не узнали, что в их разговор встрял кто-то незваный. Разговоры почти всегда были скучными: отцы корили непутёвых детей, поступивших в ВУЗ в краевом центре и прожигавших там жизнь почём зря, как считали отцы — впрочем, в этом был уверен и мой отец тоже, только через много лет; матери уговаривали неразумных чад носить шапку и "не форсить" — чего, опять же, потом не миновал и я; старики шепелявили, причмокивая неудачно вставшими зубными протезами, о своей скучной жизни, молодёжь стрекотала о шмотках и новых наборах фломастеров… Лишь иногда кто-то из собеседников вспоминал смешной анекдот или хвастался поездкой в загадочные Минеральные Воды, Кисловодск и Пятигорск, куда мне ещё только предстояло поехать. В тот вечер случайные собеседники больше молчали. Кажется, я застал их в самом начале разговора, потому что он спросил у неё: — Решение твёрдое, перемен не предвидится?.. Я хорошо запомнил эту фразу, потому что она меня удивила, как и последующие его слова — он ни разу не обратился к своей собеседнице по имени, всё время разговаривая нейтрально, будто кто-то кроме меня мог подслушать его и наказать за разговор с женщиной, как наказали бы меня за вольности с телефонной трубкой, если бы застукали на этой табуретке. Она ответила тихо, на выдохе: — Да… Записалась на утро… — Там ещё и очередь? — кажется, он хотел хохотнуть, но смешался и вовремя осёкся. — На двенадцать-двадцать, — на следующем выдохе сказала она, помолчав перед этим, будто отстраняясь от его попытки пошутить. — Говорят, нужно минут пять или семь, там быстро… Я — последняя, восемнадцатая. Потом уже нельзя, потом анализы не сдать, а без них не выпустят… Там быстро, просто потом дольше ждать… У него за покашливанием было слышно, как кто-то тоненько подпевает телевизору, где Ёжик с Медвежонком наряжали того же Ёжика вместо ёлки. — Это хорошо, что быстро… — Кажется, ему нечего было сказать, и он говорил только для того, чтобы заполнить паузу. — Быстро — это замечательно… А… последствий никаких не будет? Она помолчала. Медвежонок где-то там говорил Ёжику, отдуваясь: «Фу-у… устал. А ты устала, ёлка?» — "Ты отдохни под ёлочкой, а я тебе спою!" — дребезжащим, так задумывалось, наверное, звукооператором, голосом ответил Ёжик и снова запел. — Сказали, что может потом… не быть больше. Совсем никогда. Совсем-совсем. Потому что… возраст… и второй за полгода… и вообще… Она его не упрекала, но он почему-то стал оправдываться: зачем так говорить, тогда ведь была совсем другая ситуация, так вышло (он почему-то выделил это слово — вышло) само, а теперь… надо же понимать нынешнюю ситуацию, хотя он, конечно, обещал, но такие вещи не делаются быстро... Она, мне показалось, кивала в трубку — обречённо и без эмоций, ни на что не надеясь, ей даже этот разговор уже не был так нужен, как ему — ей оправдываться перед ним было не в чем, это он хотел разговора перед всем этим. Она так ему и сказала — что уже не надеется, что не винит и что хорошо, что всё закончится быстро — кажется, имея в виду не только завтрашнюю процедуру, но и их обоих. Он не расслышал последние слова — заиграли вступительной музыкой новости, загрохотали поздравлениями от братских партий ведущие, потому переспросил, что закончится и почему, ведь "ситуация под контролем и обстановку удалось локализовать, препятствий никаких", а на февраль у него есть «обширные производственные планы". Потом снова стало шумно: телевизор продолжал кричать, к басу ведущего добавился звук пиликающей шарманки-гитары, — у меня была такая, с оранжевыми и красными кружочками на игрушечной деке, нарисованными струнами и рукояткой в центре корпуса, покручивая которую, можно было извлечь «ти-тикс-ти-ри-рим» в одной тональности. Наконец, скрипнула дверь, стало потише, потом взвизгнули по карнизу колечки штор, снова задвинулись, зашипела в кране вода, с рёвом врывавшаяся в чайник по ту сторону провода, застучал по столу нож, женский голос попросил передвинуть что-то, мешает, — и он просительным голосом сказал: — Только позвоните, как… как только… сразу же… Иначе мы тут будем как на иголках… Если там быстро — сразу же, как… — Там быстро, — сказала она. И снова добавила: — Быстро… — но их уже разъединили. Этот разговор был для меня последним таким… сеансом. Скоро мы переехали из бараков, а потом я наконец-то побывал в Минеральных водах, Кисловодске и даже Пятигорске, о которых раньше только слышал. Я ничего тогда не понял — или не захотел понимать, хотя был мальчиком грамотным и уже прочитал "Озорные рассказы" Бальзака во фривольной, по тем временам, обложке. Я никогда не вспоминал об этом разговоре и не вспомнил бы, если бы не нашёл под кроватью старую игрушку — шарманку-гитару, конечно, не ту, но очень похожую, с оранжевыми и красными точечками на деке и нарисованными струнами, вот только ручки для "ти-тикс-ти-ри-ри" на ней нет, достаточно батарейки и маленького рычажка. Я уже выбросил эту пластмассовую дребедень в мусорное ведро, налил в чайник воды — сейчас это лучше делать из кулера, водопроводная вода не стала чище — и вот тогда понял, что тому, о ком те двое говорили, не называя, повторяя только про "быстро", в эти дни могло бы исполниться 37 лет. Может быть, как раз сегодня.

"